В этом материале я хочу рассказать о жизненном пути Ильяса Хусейновича Костоева. Врач-фтизиатр высшей квалификации, Ильяс Хусейнович работает в республиканском противотуберкулезном диспансере. Его трудовой стаж насчитывает 53 года, и доктор Костоев не собирается оставлять свое дело, которому отдал всю сознательную жизнь. — Ильяс Хусейнович, вся Ингушетия вас знает как врача-фтизиатра и заслуженного человека. Нам хотелось бы, чтобы вы рассказали о себе: как росли, как стали врачом. — Я родился 5 мая 1938 года в Гамурзиево, в крестьянской многодетной семье. Нас было 5 братьев и одна сестра. Мой отец Хусейн Мусостович и мама Айшет Сосиевна, несмотря на трудную жизнь, воспитывали нас в лучших традициях ингушского народа. Я благодарен своим родителям за то, что с раннего детства прививали нам эти качества, потому что в последующей жизни родительская наука мне очень пригодилась. — В этом году исполняется 75 лет со дня выселения ингушей в Казахстан и Среднюю Азию. Вы помните депортацию, войну. Расскажите, какая была обстановка в Ингушетии? — Детская память цепкая. Помню, что жизнь была трудной. И трудно было всем: и детям, и взрослым. Помню малгобекскую оборонительную, как сейчас говорят, операцию. К нам залетали фашистские самолеты и бомбили пойму реки Назранка. Наша семья была вынуждена покинуть свой дом. Мы ушли в сурхахинский лес, где провели некоторое время, спасаясь от бомбежек. Это был 1943 год. Оттуда нас перевезли в местечко Сийна Кхера, недалеко от Средних Ачалуков. Выкопали у основания холма землянку и жили там. Но это продолжалось недолго. Мы вернулись домой. Отца нашего призвали в трудовую армию на рытье оборонительных сооружений, и домой он вернулся только перед выселением. Накануне выселения, 22 февраля 1944 года, у нас родился брат Мурад, который в возрасте одного дня от роду, как и все мы, стал «врагом народа» и отправился в далекий Казахстан под бдительной охраной НКВД. Утром 23 февраля к нам постучали. Отца дома не было, его, как и всех мужчин, забрали ранее, якобы на собрание по подготовке к весенне-полевым работам. Мы все проснулись. Мама с трудом поднялась и открыла двери. К нам вошли трое военных. Один из них сказал, чтобы собирались и выходили на улицу. Мама, ошеломленная этим, не знала что делать. Она долго искала ключ от замка, но не могла найти. Один из солдат штыком сорвал с сундука замок и открыл крышку. Мать начала собирать посуду, но солдат забрал у нее вилки, ложки и прочие предметы и выкинул их на улицу. – Берите продукты и теплую одежду, — сказал военный. Мама взяла из сундука наши сбережения, но у нее тряслись руки, и она не могла завернуть эти деньги в платок. Тот же военный взял у нее из рук купюры и, завернув их в материю, туго завязал на поясе нашей матери. – Вот это вам больше пригодится, чем посуда, — сказал он. Нас собрали в большом дворе нашего соседа из тейпа Саговых. Было холодно. Люди ничего не знали о происходящем. К трем часам дня пришел отец. Ему разрешили зайти домой и взять мешок кукурузы и немного пшеничной муки. На следующий день утром нас всех пешком повели на станцию Назрань, где уже стояли товарные эшелоны. Я на всю жизнь запомнил номер этого скотского вагона: № 36. В нем были только двухярусные нары, и там было холоднее, чем на улице. Один наш родственник, Магомед, сходил к жившему недалеко от вокзала знакомому и принес печку-буржуйку и дрова. Пробил в крыше отверстие для трубы. Благодаря Магомеду мы ехали в относительном тепле. Условий в вагоне никаких не было. Пока доехали, весь вагон завшивел. Помню, что в нашем вагоне в пути следования умерли 6 человек. Это были люди преклонного возраста. 14 марта наш эшелон прибыл на станцию Бреды Челябинской области. Оттуда отвезли в город Джетыгора Кустанайской области. Мороз под 40 градусов. Люди легко одеты. Нас всех завели в большое здание. Это был клуб, где мы с трудом разместились на полу, потому что народу было много. На следующий день нас повели в большое здание, как я потом узнал, это был санпропускник. Нас раздели, одежду забрали на прожарку, а нам дали жидкое мыло, от которого тело просто горело. На вторые сутки нашего пребывания в клубе на санях, запряженных быками, приехали казахи и перевезли нас в поселок Забеловку. В этом селе уже жили депортированные ранее немцы, чеченцы и татары. Людям было очень трудно и голодно. Как мы там в те годы выжили, знает только Всевышний Аллах. Нас всех, 6-8 семей, разместили в пустой сельской школе. В школе мы прожили до весны, а потом отец нашел жилье, если можно назвать жильем обыкновенную землянку, и перевез нас туда. — Вы помните, как выживали другие депортированные? — Трудно было всем, но, как я представляю, труднее всех было немцам. Местные жители сначала относились к нам очень плохо. Думаю, что это было от того, что их заранее предупредили, что к ним везут людоедов. – Мы проучили немцев, проучим и вас, — открыто заявляли они, но среди вайнахов было около десятка дюжих парней и молодых мужчин, которые быстро поставили их на место. Конечно, со временем местные жители поняли, что мы обычные люди, пострадавшие неизвестно за что. Я хотел учиться, но первые два года мне не удалось пойти в школу, и только в 1947 году я пошел в первый класс. При этом ни слова не знал по-русски. — Каково ингушскому мальчику, не знающему русского языка, сесть за школьную парту? — Трудно было понять, что говорит учитель, трудно отвечать. Мой русский язык смешил весь класс. Но я старался выучить язык, и когда нас перевели из начальной школы в семилетку, уже владел русским языком, а в седьмом, выпускном классе, у меня были отличные оценки по русскому языку и русской литературе. Далось это с большим трудом. Я ночами, под вой поземки, учил уроки, а утром шел за много километров в школу. Мерз, но не отступал. — Где вы тогда жили? — В обыкновенной землянке. Вырытая в земле, с двухскатной крышей из прутьев и толя, и дверью, которая открывалась во внутрь, так как зимой надо было еще выйти из нее, чтобы убрать снег. Сегодня мало кто поверит, что такое было вообще, но было, и мы выжили даже в таких условиях. Только через несколько лет мы переехали в другое жилье. … Даже в таких условиях люди не теряли веры в справедливость. Отец, видя старания Ильяса в учебе и его отличные оценки, хотел, чтобы сын стал врачом. Хусейн Мусостович в молодости учился в медицинском техникуме во Владикавказе, но из-за кончины своего отца был вынужден прервать учебу и работать, чтобы содержать семью. Он очень хотел, чтобы его мечту жизни воплотил Ильяс, и всячески настраивал сына на учебу в медицинском институте. «Ильяс, ты должен стать врачом. Учись еще лучше, не ищи легких путей», — говорил отец. «Как я стану врачом», — удивлялся сын, имея в виду бесправие ингушей. Но отец был неумолим. — Я до конца не понимал тогда, что говорил мне отец насчет учебы, но учился хорошо, несмотря на то, что не было теплой одежды, не хватало учебников, тетрадей и многого другого, а самое главное — было голодно. Школа далеко, я много раз отмораживал нос, щеки и уши. В 1956 году я заканчивал среднюю школу, и в этом же году наша семья одна из первых уехала на Кавказ. Я со старшим братом, который заканчивал горный техникум, остался, чтобы доучиться в школе и получить аттестат. По окончании учебы мы вместе с ним приехали домой. — Каково было на родной земле после 13 лет разлуки? — Картина была безрадостная, кругом печать разрухи. У людей нет никаких условий, дома ингушские в запустении, многие в аварийном состоянии, дороги плохие, после дождя кругом грязь. В селе нашем еще жили осетинские семьи. Дом наш был весь перерыт, не знаю, что там искали, но хороший дом был не пригоден для жилья и требовал серьезного ремонта. Но все это не шло ни в какое сравнение с радостью, что ты дома, что на родной земле, в кругу своей семьи. Это было главное. Для поступления в медицинский институт мне нужен был стаж, хотя, честно говоря, до сих пор не понимаю, зачем двухгодичный рабочий стаж будущему врачу? Я пошел на работу асфальтировщиком в совхоз «Назрановский». Работа была тяжелой, зарплата – мизер, работал прицепщиком во время посевной. Затем, чтобы больше зарабатывать на нужды семьи, я работал на предприятии «Кавдоломит», где начальником карьера работал мой старший брат. Больше года работал на строительстве дигорского сахарного завода. В 1959 году сдал документы в грозненский нефтяной институт и … на первом же экзамене по математике провалился (смеется). Я долго думал, почему так произошло, я же хорошо знал математику, и вспомнил совет отца. На следующий год сдал документы в медицинский институт в тогдашнем Орджоникидзе. Сдал все экзамены, но не прошел по конкурсу. В 1961 году снова подал документы, успешно сдал все вступительные экзамены и поступил в медицинский институт. Мы с моим товарищем отметили мое поступление небольшим застольем. Начало учебы мне омрачила язвенная болезнь, которую получил от плохого питания в депортации. После 3-го курса я поступил на работу медбратом в противотуберкулезный диспансер. Меня больше никуда не взяли и выбора просто не было, а деньги на учебу и питание очень нужны. Словно в компенсацию за ссыльное детство, мне везло на хороших людей. Главным врачом в тубдиспансере работала Аза Гергиевна Баракова, осетинка, которая была репрессирована вместе с родителями. Торакальным хирургом там работал Бядров Сулейман Магомедович, очень известный врач. Я, работая в диспансере, познакомился с ним, и однажды он предложил мне ассистировать ему при операции. Я согласился, и начал ему помогать. Моей целью изначально было стать торакальным хирургом. Я чему-то научился, но больные, лечившиеся в диспансере, не одобрили мое участие в операциях. — Ильяс Хусейнович, насколько помогала работа медбратом в материальном плане? — Я получал стипендию 22 рубля и зарплату медбрата 75 рублей. Мне этого хватало, я еще помогал семье. Главное ведь, чтобы твои родственники не напрягались, содержа тебя, как студента. — Вы говорили про вашу болезнь. — Да. На втором курсе мне пришлось «лечь под нож». Другого варианта не было, потому что не мог кушать. Операцию мне делал Константин Давидович Толпаров. Он был опытным, прошедшим войну врачом, преподавал нам, студентам. Константин Давидович меня прооперировал, и я до сих пор ему благодарен. — В 1966 году вы получили диплом и … — И приехал в Назрань работать фтизиатром. Тогда на месте старого диспансера был противотуберкулезный санаторий. Никто из выпускников-вайнахов, даже назрановских, не захотел здесь работать. Я сказал, что согласен, но при условии, что меня направят в ординатуру учиться на торакального хирурга. Тогдашний министр здравоохранения Яндарбиев пообещал мне направление, но это обещание осталось пустым словом. Учиться в ординатуре не вышло, и остался я фтизиатром, и уже 53 года работаю в этой должности, — весело, словно не было в его жизни ни ссылки, ни бесправия и трудных лет становления, говорит Илья Хусейнович. Вместе с супругой Хавой Мажитовной, которая в свое время закончила грозненское медицинское училище, и много лет отработала в системе здравоохранения Ингушетии, они воспитали и дали образование 7 детям, 5 из них пошли по стопам родителей. Чаяния Мусоста Костоева воплотили в жизнь его дети и внуки. Ильяс Костоев – заслуженный врач Республики Ингушетия, человек с большой буквы. За 53 года своей практики он вылечил сотни людей, которые от всей души благодарны ему. Его жизненные университеты начинались в 6-летнем возрасте, в холодное утро 23 февраля 1944 года, в вагоне № 36, который остался в его памяти на всю жизнь.
М. Ханиев
Сердало № 14-15 (12149-150),
шоатта, 2 фераля, 2019 шу / суббота, 2 февраля 2019 года…