Алихан Костоев. Родник народной мудрости

Алихан Усманович Костоев (1934–1992) – первый в истории чечено-ингушской литературы профессиональный критик. Он родился в селении Яндаре Чечено-Ингушской АО в семье известного религиозного деятеля Усман-муллы. В 1965 г. окончил Литературный институт, отделение литературной критики. Со студенческих лет он один из активных участников национального ингушского движения за восстановление прав репрессированных народов и один из авторов и редакторов писем, заявлений и обращений ингушского народа в центральные органы власти. Был участником известных выступлений ингушей в январе 1973 года в Грозном.

Сполна испытав на себе идеологическое давление, прямое преследование и замалчивание своего творчества, он, как это слишком часто случается с ингушами, стал изгнанником. Вынужденный покинуть малую родину, он никогда о ней не забывал, болел ее болью, жил ее надеждами.

В московском Литинституте, где он преподавал, готовил группу молодых чечено-ингушских литераторов-прозаиков, поэтов, драматургов. Ученый-литературовед, писатель, историк он внес достойный вклад в становление национальной литературной критики, развитие художественной прозы и историографии.

Алихан Костоев не дожил до официального признания. Уже после его смерти в Москве вышел сборник «Ореховое дерево», в который вошли три повести, стихотворения в прозе, сборник статей по ингушской литературе «Заман теш» («Свидетель времени»), отзывы, рецензии, этюды и эссе. Мурат Зязиков назвал эту книгу «не только вкладом в дальнейшее развитие литературы и истории ингушей, но и выражением глубокого уважения многонационального народа Ингушетии к памяти своего славного сына, патриота и гуманиста Алихана Костоева».

Собранные в свое время вместе, вопреки рогаткам и препонам идеологической цензуры, эти философские и очень лиричные тексты отвечают на вопрос, что значит быть ингушом, принадлежать к тому особенному народу, достойным сыном которого является и герой нашего проекта Микаил Гуцериев.

И земля изобильна, и солнце благодатно – всем деревьям
достанет места под небом, да и каждому деревцу
или травинке дан судьбой свой изначальный срок жизни –
пусть живет наше дерево…

ИДУТ ИНГУШИ

Стихотворения в прозе, притчи

САМОРОДОК

Одни землю раскапывают, обливаясь струями пота; другие горы и долины исхаживают, последние силы напрягая; третьи пески промывают, не зная лени и усталости – не находят, не находят желанное это сверкающее желтое золото!
А тот, кто не раскапывая землю, не таскаясь по горам и долинам, не роясь в песках, живет спокойно, без корысти и суеты, находит порой этот факелом горящий самородок…
Такова, наверно, и тайна судьбы нашей – тайна счастья, тайна дара, тайна разума, тайна добра…

1964

1964

РАССПРОСЫ

Немало лет странствуя, исходил я долгие дороги, познал далекие места, и хорошее увидел, и плохое изведал – и наконец вернулся в край отцовский, в незабвенное свое селение Яндаре…
– Высоко ли ты чтил Ингушетию нашу, где рожден ты и вырос? – спросил меня отец.
– Достойно ли ты вел себя среди людей вдали от отчего края? – спросил меня брат.
– В достатке ли тебе жилось в странствиях далеких? – спросила меня сестра.
– Много ли добра и богатства удалось тебе нажить? – спросила меня жена.
– Какими ты подарками обрадуешь нас? – спросили меня дети.
– Как хорошо, сын мой, что ты живым и невредимым в дом родимый вернулся! – обняла меня мать, ни о чем не спрашивая…

 

1964

ИДУТ ИНГУШИ

Сначала идет ОДИН, мужчина гордый и властный.
К нему присоединяется ВТОРОЙ и, если он моложе по годам, становится слева от ПЕРВОГО, послушный старшему.
Подходит ТРЕТИЙ и, если он моложе ПЕРВЫХ ДВУХ, шествует справа, чтобы самого старшего уберечь от всяких бед.
ЧЕТВЕРТЫЙ же, моложе всех, становится слева, а ПЯТЫЙ – справа пристраивается к ним. Когда нужно кого-нибудь по делу послать, за услугу берется самый ЮНЫЙ, идущий справа, а остальные, старшие, складным строем продолжают путь.
А если случится, что и ЧЕТВЕРТЫЙ по делу уйдет, – все равно шагают ингуши, ЕДИНСТВО храня!

1967

ЧИСЛА ТРИ И ОДИН

ТРИЖДЫ воспеваю я Родину, материнской лаской опекающую меня, а Чужбину, знобящую сердце, и ОДИН РАЗ не приемлю.
ТРИЖДЫ, повинуясь, обласкаю свою нежную мать, но даже ЕДИНОЖДЫ не обижу (не ударю) расшалившегося ребенка.
ТРИЖДЫ возглашаю я молитву, чтобы умножалось достояние добрых людей, и если хоть к ОДНОМУ снизойдет благодать, радуется мое сердце.
ТРИЖДЫ произношу я здравицу, восхваляя друга достойного, а проклятия врагу довольно и ОДНОГО.
ТРИЖДЫ терплю я обиду, причиненную мне другом невзначай, и лишь ОДИН РАЗ отвергаю, сердце сжимая, предавшего друга.
ТРИЖДЫ добром воздаю я за добро, и ОДИН РАЗ равной мерой возмещаю за боль.
ТРИЖДЫ усомнюсь я в своем нраве, опасаясь, что среди людей не уживусь, а ОДИН РАЗ убеждаюсь я сердцем, что верно живу.

1964

РОДИНА И ЧУЖБИНА

– Как тебе жилось, браток, что видел, что познал ты, странствуя вдали от отчего дома? – спросил меня лукавый старик-односельчанин.
Не ведая подвоха в привычном расспросе, всерьез рассказал я о том, что искал, что познал я в дальних краях:
– Принижая достоинство мужчин отцовской земли, исходил я долгие дороги – мужчин достойнее не нашел.
Не прельщаясь красотой женщин своего края (народа), побывал я во многих городах и селах – женщин красивее не встретил.
Не довольствуясь богатствами родных гор и долин, немало мест обследовал – земли богаче не увидел.
За годом лениво тянулся год, пока я пребывал в неласковой Чужбине – и не было покоя и радости сердцу моему. Теперь я вернулся на незабвенную свою Родину – и истомившееся мое сердце счастливо смеется…
Хитровато усмехнувшись, сказал мне седовласый старик:
– Так знай же, дружок: бульон в своем доме вкуснее, чем мясо в гостях…

1964

БЛАГОДАРНОСТЬ

Девушка, которую удалось мне вытащить из бурной мутной реки, сказала мне в благодарность за свое спасение:
– Спасибо тебе, отважный юноша. Да ниспошлет тебе Аллах любящую жену, чтоб имя твое в народе славно было.
– Странные вещи ты говоришь, сестрица, – удивился я. – Как может быть славен человек в народе оттого, что у него любящая жена?
– Да, юноша, это так, – убежденно отвечала девушка. – Очень и очень многое зависит в жизни мужчины от того, любим он женою или нет… Вот слушай. Если женой ты будешь любим и уважаем, тебя так же будут любить и уважать дети, которые всегда ближе к матери и зачастую ее стопам следуют. Коли тебя любят и уважают в семье, тебя будут уважать и соседи. Если тебя уважают и ценят соседи, те же чувства весь аул проявит к тебе. Ну, а уж коль все односельчане будут ценить тебя и уважать, значит, ты тот человек, который Отчизне нужен. Ведь она именно в службе сыновей таких нуждается. А кто Отчизне верою и правдой служит, тот всегда славен в народе.

1971

ОРЕХОВОЕ ДЕРЕВО

В славном моем зеленеющем садами селении Яндаре стоит красивое ореховое дерево, сильное и могучее, будто девять жизней судьбой ему дарованы…
Ветры ли звенящие его раскачивают, или бури над ним шалые нещадно кружат, или холода колючие нежданно подступят к нему – крепнут корни и крона у этого дерева.
И хоть ливни обильно поливают его, и град его жестоко и больно бьет, и гром над ним яростно грохочет – упрямо и, неизменно к сроку, это дерево цветет.
И пусть его солнце лучами искрометными обжигает, и земля иссохшаяся изнуряет его жаждой – все равно, радуя людей некорыстной своей щедростью, добрые плоды это дерево дает…
Вот бы и нам, мой друг стародавний, стойкими и благодатными быть, как это ореховое дерево…

1964

ОТСТУПЛЕНИЕ

В том месте, где когда-то теплое уютное жилище стояло, осталась одна лишь стена. Осыпающаяся, облезлая, грязная стена. Стена это место напрасно занимала, стена эта нищим своим видом глаз оскорбляла.
Я решил свалить эту старую ненужную стену, очистить место, новую построить.
Я бросился на стену с решимостью разгневанного бойца. Я шатал ее жестоко, бил ее, толкал и валил изо всех сил, как ненавистную преграду на своем пути.
Я бился один со старой стеной, никто мне не решился помочь.
– Остепенись, парень! – говорили люди. – Не горячись, уймись, уйди, успокойся!
А я им в ответ:
– Не уйду, не уймусь! Я должен эту стену убрать! Мне новую нужно построить!
…Недолго эта яростная схватка длилась и кончилась не моей победой. Ободрав себе руки и лицо, набив себе синяки на плечах, выбившись вконец из сил, отступил я от стены. Отступил… Я только отступил. На время оставил в покое старую стену. Не сдался – отступил, чтоб с силами собраться.
И пусть не стало сегодня у меня сил справиться с тобой, мерзкая развалина, но завтра, завтра же я тебя, клянусь, одолею!
Во мне силы новые зреют, во мне дух неукротимый крепнет. А ты же, дряхлая старуха, гниешь и разлагаешься, ты же становишься все более немощной.
Сегодняшний день не мой и не твой, но завтрашний непременно будет моим!

1963

ТУТОВОЕ ДЕРЕВО

С неведомых, стародавних времен живет в нашем дворе высокое и толстое тутовое дерево, далеко вокруг раскинув длинные искривленные ветви и густую листву…
– Это вековечное и век свой пережившее дерево так разрослось вкривь и вкось, что весь наш двор оно теснит. Сруби его! – велит мне отец, но строгому его велению я не повинуюсь.
– Это ветхое, дебелое дерево и само плодов не приносит, да и другим деревьям, молодым, входящим в силу, плодоносить мешает, земные соки жадно вбирая в пустое свое чрево, заслоняя солнце тьмою ветвей и листвы. Надо его срубить! – требует брат, но слов его настойчивых я не принимаю.
– Это бесплодное дерево кормит лишь ненужных нам теперь червяков-шелкопрядов, противным запахом воздух смердящих. Срубил бы ты его! – советует сестра, но я совету ее не следую. – Это дряхлое дерево безжизненным жилистым стволом своим и ветвями, безобразно искореженными, давно уже не радует глаз – да сруби же его! – просит меня жена, но к ее просьбе я не прислушиваюсь.
– тихо приговаривает мать, и голос ее сердобольный слух мой ласкает.

1964

СТЕНА И ДОМ

Когда я, побывав много лет в чужедальных краях, вернулся в родные места, в ненаглядное свое селение Яндаре, одна лишь стена обветшалая стояла в нашем дворе, где прежде добротный дом красовался. Стена эта никого не могла ни укрыть, ни обогреть, подошедшему к ней она угрожала, смотрящего на нее – отвращала.
Впустую торчала стена старая из земли – и решил я эту стену снести, двор свой расчистить, чтобы себе и людям на добро и пользу надежный дом построить.
Упрямо и неотступно я бился с каменной стеной: лопатой и ломом ее крушил, и руками расшатывал, и плечами валил… Ободрал себе руки и плечи, и из сил вконец я выбился – а все же противную стену одолел…
А теперь – полюбуйтесь! – дом возвышается в нашем дворе. Обращенный к солнцу, радующий глаз, радушный для гостя, ласковый и благодатный, дом этот и селения моего достоин, и корням моим исконным сродни…

1963

КНИГА ПОЭТА

Сегодня снова, как и прежде бывало, душа моя светла и возвышенна…
Вижу молодую черноокую ингушку-мать, что отдохнуть вышла к калитке вечером, обнимая ребенка…
Слышу гордый клекот орлов в горах Джераха и жаворонка вольное, над ущельями, пение… Радуюсь, словно счастливый жених, в день свадьбы долгожданной…
Нежные голоса, говору детей подобные, западают мне в сердце…
Речи величавые старцев, суть жизни познавших, простор дают мыслям моим…
Синее пламя, что ликует в белоснежных наших кремневых горах, согрело меня и приласкало…
…Книгу несравненную Капитона* –
«Родимая Нясаре» – читал я сегодня.

1964

* Капитон Чахкиев – известный ингушский поэт (1924 — 1960).

РАСКОЛОТЫЙ МИР

Безобразным, жестоким, непримиримым стал мир, разделенный надвое.
В одной стороне – фешенебельные дома-коттеджи, многоярусные квартиры с несколькими туалетами (Господи, зачем столько?!), дачи, охотничьи домики, пансионаты, курорты, круизы… В другой – избы, саманки, сакли, глинобитные хижины, юрты, общаги, коммуналки, и в каждом городе – свой «Шанхай», незаконный спутник, с сооружениями в них из всякого отброса – жести, кусков фанеры, тазиков, спинок кроватей и т.д.
В одной стороне – шелка, шерсть, кожа (все импортное!), меха, золото, серебро, бриллианты, хрусталь, «Победы», «Волги», «Зилы»…
В другой – «Скороходы», изделия заводов-фабрик типа «Большевичка», пошиваемые будто для пугал, сыромятные постолы, кирзачи, балахоны из прорезиненного брезента, «праздничный» белый нейлон, прилипающий к телу, стреляющий разрядами… Велосипеды, мопеды, ишак-арбы, переполненные трамваи, троллейбусы и автобусы и «одиннадцатый» маршрут – пешкодральный…
Пока одни заседали в кабинетах, отделанных дубом и обслуживаемых секретаршами в мини-юбчонках и без лифчиков, другие пахали, сеяли, ковали, рыли, добывали, строили, доили, прокладывали, плыли, летали, – короче, готовили «светлое грядущее»…
Опять же, видимо (не видимо, а точно), для тех же, кто жирел и тучнел на чужом труде, забирал и пожирал богатства страны…
Одним все дозволено, у них все «схвачено», они друг за дружку горой, для них одни законы, неписаные, кастовые…
Их меньше, чем вторых, но зато они в силе: на одного из них приходится тысяча, а то и тысячи тех, других, пашущих и сеющих. И эти тысячи пашущих и сеющих для них – ничто, ноль, «трудящая» масса…
Масса… масса истолченной картошки, пюре.
Мир, разделенный надвое как яблоко. Страшно. Возможно ли когда-нибудь соединить эти две разделенные части единого целого? Вряд ли. А как быть?
Не знаю, ох, не знаю…

1964

БЕСПЛОДНОЕ ДЕРЕВО

Простерев скрюченные, жилистые ветви и сучья, похожие на узловатые ведьмины руки, высоко в небеса и далеко вокруг себя стояло в нашем саду с незапамятных времен громадное корявое дерево. Оно, это дерево, кроною густою и развесистой забирало себе чуть ли не половину солнечного света, предназначенного для всего сада, и столько же влаги и питательных веществ высасывало оно из земли гидрою своих корней щупалец.
Оно, дерево это, жадно поглощало ненасытным существом своим солнечную энергию и земные соки, но никаких никогда не давало плодов. Под сенью его не росло ничего, кроме бледной чахлой сорной травы, а молодые плодовые деревца, посаженные в землю даже вблизи корявого чудища, не могли взять рост, набраться сил, влачили жалкое существование.
«А зачем нам бесплодное, а просто даже вредное дерево это в саду? – подумалось мне однажды. – Мало что оно само не плодоносит, пользы ни на грош не приносит – еще мешает жить и расти, радовать нас плодами своими другим, молодым плодовым деревьям! Срублю-ка я этого дармоеда, – решил я. – Дам свободу и волю молодым деревьям, пусть они вдоволь купаются в солнечном свете и тепле, пьют земные соки и приносят нам обильные урожаи плодов». …Срубил я то дерево бесплодное под корень. И не дрогнула моя рука при том. Мне ничуть не было жаль его. А вот два деревца, которые оно раздавило падением своего тяжелого тела и погубило их навеки, всю жизнь стоят перед глазами.
Никак их не могу забыть, никак.

1965

ПТИЧКА В КЛЕТКЕ

«Отчего ты, птичка малая, так печально поешь? Отчего тебе неймется, тоскуешь отчего? Или несытно кормит тебя хозяин твой? Или клетка твоя тесна для полета?»
И мнится мне, будто слышу я печальный голос птички:
«Оттого и грущу я, что разлучили меня люди с подружкой моей. Оттого и тоскую, что увезли меня в неволю из родных моих лесов. И что мне хлебушек хозяйский – он горек, как нищему подачки. И что мне эта клетка-западня – не летать мне в ней, лишь крыльями махать…»

1964

СТАРИК И ЮНОША

Саиду Чахкиеву
Карабкаясь по скалам, с упорством достигнуть цели взбираются на горы старик и юноша. Старик искусен в своих движениях, верен и надежен каждый его шаг. Он горд и уверен, – и по праву он впереди, по праву дорогу юноше, идущему сзади, прокладывает он.
Юноша не был так сведущ, как старик, в науке скалолазания. И робкий от неумелости, учтиво доверял он знаниям старика.
Неопытен был юноша, но пытлив, и молодое его тело гибкостью и силой дышало.
Уступ за уступом преодолевая, взбираются на горы старик и юноша – непогрешимый, как вождь, старик и послушно доверчивый юноша.
Уступ за уступом, все выше и выше… Вот и эта острая скала позади. Еще усилие – новая преграда взята. Еще движение – «стенку» одолели. Еще напряжение – трещину прошли. Все выше и выше поднимаются старик и юноша. Немного усилий – и они у цели.
Но вдруг им выступ путь преградил, неприступной скалой нависнув над ними. Как часовой у заставы, верно охранял он горы от людей. (У альпинистов такие выступы «жандармами» недаром зовутся.)
Старик примерился к грозной скале, все силы напряг, все знания припомнил, но не в силах одолеть ее, отступил, печально вздохнув: опыта бы хватило, да сил не достанет.
А пытливый юноша, идя вслед за стариком, перенял его искусство, освоил и обогатил его сноровку личным умением. Умноженный опыт да сила и ловкость молодого тела решили исход. Проворным движением взобрался юноша на выступ и двинулся выше, указывая дорогу старику…

1964

ЦЕНА СВОБОДЫ

Вам, смелые юноши, готовым
На плаху идти за боль наших братьев и сестер.

I
Шесть лет из двадцати отбыл на каторге старик. Взяли его в пятидесятом суровом за то, что
– спецпереселенец! – ездил на похороны брата в другое село. Возвратился он по амнистии в пятьдесят шестом.
Шесть лет только отсидел в лагере старик – вернулся чахлый, тщедушный, с чахоткой, с жухлыми глазами.
…Тихо и достойно, без жалоб и стонов умирал старик. И было видно, – как он ни таился, – что недолго уж осталось ему жить…

II
Не склонен был старик к длинным речам, да и кратких он мало говорил: далек он был от суеты мирской и не любил он споров, что ведем мы бойко за столом и с трибун. Но одна тема – о свободе – была ему все же близка, и о ней он живо и страстно судил.
Любил он толковать о революции, о Шамиле, о мюридах. Как кровник, не отомстивший врагу, терзался он, вспоминая о слезах народных времен Ермолова. С гневным пылом, с болью священной вспоминал он тридцать седьмой год лихой и сорок четвертый жалкий и жестокий. Горячо говорил о свободе – добытой или поруганной – старик, и тогда его тусклые глаза вдохновением, как у поэта, горели.
«Свобода, – говорил он, – это удел отважных! Трусам же свобода не нужна!
Просторное небо орлам подавай: они знают толк в свободном парении. А курицы… Они в помойках ковыряться любят, какой отброс найдут – наедятся и, довольные, кудахчут.
Орлов не загонишь в курятник: им нужно раздолье!
Только смелые жаждут свободы, а робкие и к рабству привыкают».
Так говорил старик, и слова его, казалось, как призыв имама к мюридам звучали.

III
«Нас было больше сотни в колонне, – рассказывал старик, – а какая-то дюжина солдат гнала нас по утрам на адскую работу в каменный карьер.
Дюжина солдат!.. Лишь дюжина солдат нужна была, чтоб держать в повиновении множество людей.
Решили мы однажды: нас больше, много нас, и вместе – мы сила, а их – лишь жалкая горстка. Перехватим, перебьем конвой – добудем свободу, уйдем на волю!
…Первыми бросились в бой самые храбрые из нас, за ними и смирные пошли. Мы дрались честно, как мужчинам драться подобает. Без устали мы бились: нам силы мысль о свободе давала. Одни лишь трусы, как курицы, позорно бежали – им недоступна была святость этой битвы.
Четверо из нас замертво легли, человек десять, раненные, на месте остались, мне также – с перебитой ногой – не удалось уйти, зато товарищи наши счастливо спаслись.
Жаль было, понятно, павших в бою, а те, что раненные, остались, неземные муки познали… Что делать: свобода даром не дается – свобода дорого стоит!»

1964

ПОСЛЕДНЕЕ ОТЦОВСКОЕ СЛОВО

На смертном одре позвал отец сыновей к себе. И с такой вот речью обратился к старшему сыну:
– Больно падок ты до богатства, сын мой. Не ведаешь, что не богатством и достатком измеряются честь и достоинство мужчины. Не зря в народе у нас издревле говорили: один баран никак не может быть равен тысяче баранов. Одна корова – тысяче коров. И одна лошадь – всего лишь одна лошадь, а не тысяча. Однако, говорили наши предки, один настоящий джигит может быть достойнее тысячи мужчин. Помни это, сын мой. Богатство измеряется богатством, а достоинство мужчины – его честью и мужеством.
Сыну среднему отец сказал следующее:
– Слишком мягок и раним ты, сын мой. Будь жестче сердцем и глубже умом, учись не все сразу за чистую монету принимать – на свете много низких, подлых людей, готовых на ложь и обман.
«Мы тебя слушаем!» – будут стелиться пред тобой иные, если тебе сопутствует удача, ты силен и здоров, а богатство твое неуклонно растет.
«Что ты понимаешь?» – будут кривить рожу те, коли удача отвернется от тебя, сила оскудеет, а богатства станут таять.
Так будь же всегда начеку, чтоб знать: грушу протягивают тебе или… камень.
Никаких замечаний не стал делать отец самому младшему сыну.
– Ты поэт, сын мой, – сказал он ему. Дар твой от Всевышнего. Человеческий совет лишний для того, кто осенен самим Творцом.

1973

СОН РЕБЕНКА

Сегодня ночью стреляли перед нашим домом: какого-то преступника ловили. И, напуганный стрельбой, проснулся трехлетний сын. Он плакал, трясся от страха и долго не мог он снова уснуть. А вчера моему сыну не давали спать сварливые соседки: из-за кастрюли до полуночи бранились. Только, бывало, сомкнет он глазки, как просыпается с плачем от криков взбалмошных женщин.
А сколько их в мире, белых, черных и желтых детей, пробуждаются – когда им так хочется спать! – от грохота пуль и снарядов, от голода и стужи, от дождя и палящего солнца, от воплей плачущих матерей! Сколько их, осиротевших, бесприютных, нищих, бездомных, жаждут спокойного сна! …Где-то дипломаты изощряются, стараясь вежливо друг друга надуть. Где-то вояки ликуют, радуясь новым видам бомб и ракет. И шум дипломатских речей и гиканья генералов беспокоят на всех континентах спящих детей.
Я в восторге от завидного искусства мировых ораторов, преклоняюсь – не перед генералами!
– перед гением, создавшим бомбы и ракеты. Но кто придумает детям спокойный сон? Где этот гений? Где?
…Наступает ночь. Мой сын засыпает. Будет ли спокоен нынче его сон? Смотрю я на него, маленького, невинного, и мне хочется крикнуть на всю Вселенную:
– Эй вы, дипломаты и генералы ЗЕМНОГО ШАРА! Знаете ли вы, что все ваши речи, бомбы и ракеты не стоят одного прерванного сна ребенка?!

1963

СТРАННЫЙ ЧЕЛОВЕК

Магомеду Т.

I
Он страдал и скучал, и за модный этот некогда недуг прослыл он странным человеком.
Но я знал его: великая душа, силы необъятные! Без отзвука в людях, душа его томилась; не находя себе дела, силы его увядали. Непонятый юными, он стал печальным; боясь осмеяния, он сделался скрытным.
Друзей он не имел, женщин он не любил. Те, что с ним дружбу искали, попрекали его обидно. А женщины ему ненавистью мстили за то, что, статный и сильный, он не ласкал их любовью.

II
Я спросил его однажды:
– Отчего у тебя, приятель, нет друга средь людей?
– Нелегко себе найти друга по нраву. Если друг лучше тебя – ты будешь при друге. Если же друг хуже – он тебе обуза… А равных по достоинству не бывает.
Спросил я еще:
– Отчего же ты, приятель, любви сторонишься?
– Моя любовь – для женщины скорбь безысходная. Созданный страдать, не хочу я обрекать женщину на муки.
– Так, жизнь твоя, я понял, бесцельна?
– Не дорожу я жизнью нескладной. Одну лишь мечту я лелею: коль суждено мне было на этот свет явиться, достойно, со славою покинуть его.

1964

СУДЬБА ПИСАТЕЛЯ

Наделенный смолоду недюжинным даром, он мечтал быть великим, он жаждал славы и богатства.
Он писал талантливо и смело, искусно рисуя истинную суть, – и влачил он в лачугах жалкую жизнь.
Много лет он боролся с суровой жизнью, и в бесплодной борьбе утратил он надежду и веру, осталось одно лишь неверье в мечты.
Он был неудачником – и не любил всех удачливых, как больные не любят здоровых.
Он привык к нужде и неудачам, – и перестал к богатству и славе стремиться. «Бедность не порок, – говорил он. – Порок – это богатство, богатство – не наша эмблема».
Он презирал богатых – и больно разил их в сатирах.
Любил и жалел он бедных – и писал о них восторженные оды.
…Он сделался богатым, воспевая бедность… И начал он сочинять оды богатству.

1964

КАК СЕРДЦЕ ВЕЛИТ

«Что скажешь? Чего изволишь?» – чествовали меня люди, когда я бывал крепок здоровьем и в силе, бывал удачлив в жизни, благополучен в хозяйстве.
«Что ты знаешь? Что ты можешь?» – корили меня люди, когда ослабевал я здоровьем, и силы мои убывали, и удачи меня обходили, и хозяйство мое скудело…
А я живу-поживаю как сердце велит: перед удачливым не заискиваю, неудачливого не избегаю, похвалами не обманываюсь, злой молвы не боюсь…

1964

НА ПОХОРОНАХ

– Как мало людей на этих похоронах!.. Приходят лишь те, кто по родству или соседству соболезновать обязан…
– Не удивляйся, приятель: все годы, что прожил умерший, зловреден и коварен он был…
– Не говори так сурово: осуждать мертвого не подобает мужчинам…
– Но не грех нам правду и о мертвом сказать: тот день, в какой он людям не причинял зло, прошедшим впустую считал этот человек. С другом своим преданным расстался он подлой изменой… Двух братьев рассорил он оговором наглым… Завистью к соседям терзался он, их благо принимая за свою неудачу… И с родными в доме своем он был груб, и даже к ребенку ласки не знал… Да и все живое, казалось, было ненавистно ему…
– О, теперь я понимаю, почему не скорбят люди на его похоронах…

1964

ПРИТЧА

Давно ли это было, а может, недавно, как говорят у нас в Яндаре, отец и сын вышли на сельский сход.
– Отец, видишь вон тех, занятых беседой горячей? Одного из них, что добр и честен, и душою открыт, люблю я и чту, но другого, надменного и коварного, я не люблю…
– А сами они знают ли, как думаешь ты о них?
– Да я стесняюсь говорить им в лицо…
– Так иди же, сын мой, человеку хорошему скажи, что любишь его, а тому, кто нелюб тебе, ничего не говори…

1964

ТОЛПА

И что за диво мнения толпы! Она властвовать хочет, она судит и рядит, решает судьбу.
Успех вас венчает – славит вас толпа, неудача постигнет – хулит вас толпа.
Победитель – неизменный ее кумир, побежденный – всегда ее враг.
Перед сильным труслива толпа, перед слабым жестока толпа.
Будь выше, о друг мой, мнений толпы! пусть тебя хвала ее не обманет, пусть тебя хула ее не пугает.

1964

ВЕЧНОЕ ГОРЕ

(Восточная притча)

Пожелал однажды царь-пророк хоть день один спокойно, счастливо, без горя прожить. И повелел он слугам никого не впускать, а стражей поставил тысячу джиннов, исправно служивших ему.
Уединился пророк, чтоб с горем не знаться, блаженство познать… И вдруг к нему Джабраил, грозный ангел смерти, в человечьем обличье вошел.
– Кто ты и как вошел сюда, нежданный гость? – Царь его спросил. – Я стражу грозную из джиннов поставил, я царской волей повелел никого не впускать.
– Я тот, кому земная стража не помеха. Я тот, кого послал сюда царь царей – всевышний Аллах. – О, я знаю: ты ангел Джабраил, ты гость смертоносный. Ужели ты смерть мне принес? Ужели ты за душой моей явился сюда? Лишь день один хотел я без горя прожить…
– Не бывает в жизни и дня без горя, о великий пророк, – сказал Джабраил и с душою пророка в небеса улетел.

1964

ДОБРО И ЗЛО

Я для добра был прежде гибнуть рад
Но за добро платили мне презреньем

М.Ю. Лермонтов

I
Я думал: делать добро – священный долг человека, – и щедро я людям свое сердце дарил.
Я жертвовал собою, состраданьем к страждущим тратил себя. Я спешил на помощь, если кто-то нуждался во мне, я готов был на муки и лишения, чтоб другие счастье обрели.
Я любил людей бескорыстно и верно. Мне чужая боль несноснее собственной была.
А что я за добро и благодеяния от людей получил?
Насмешку, клевету, измену и обиды давали мне люди взамен… (Когда я женщине ласки дарил, она мне презреньем отвечала.)
Люди привыкли к моему добру – и я стал у них вечным должником: я платил, никогда не в силах рассчитаться, щедростью сердца. И как я ни бился, я не смог никого из людей насытить добром. Я был для них лишь рекой, рожденной бездонное море наполнять.
Говорили мне люди: ты живешь для нас, ты служишь нам, ты – раб наш покорный, а мы – твои цари.
Мое добро служило успехам людей, мое добро было мне преградой в пути. Возвышая людей, сам я неизвестным оставался.
И я решил: коль не смог я добром склонить людей к добру, примусь я за зло. Как некогда Демону, мне наскучило добро, – и я стал злодеем…

II
Теперь меня не заботят людские печали. Я охотно причиняю людям боль, чтоб спасти себя от боли.
Я живу себе в радость, я делаю карьеру, я к славе иду. Не уважения я жду теперь от людей, а лишь повиновения я желаю от них, и всякий, кто преградит мне путь, должен быть убран с пути… (Как понравится мне женщина, не любовью и лаской, а силой я беру ее любовь.)
Я зло теперь безмерно творю, как раньше обильно сеял я добро. И теперь уж – как ни странна такая перемена! – не рабом, не слугой – властелином зовут меня люди. Я повелеваю ими бездумно – и они спешат безропотно мою волю исполнять.
…Я доволен, я спокоен, удачлив мой путь, я в славе купаюсь, почестями увенчан. Но одна меня мысль неотступно терзает: отчего добро рождает лишь зло, отчего наше зло дает нам добро?

1964

ЛЮБОВЬ К ЖИЗНИ

(Восточная притча)

Однажды по аравийским пескам, от разбойников спасаясь, женщина с ребенком бежала: злодеи в рабство хотели ее ребенка продать.
Долог и труден был ее путь по безводной пустыне, под нещадным солнцем. К вечеру, наконец, изнуренная от жары и жажды, и тяжкой дороги, добралась она до какой-то реки.
Женщина в радостях, как к целительному бальзаму, забыв про усталость, побежала к реке. Наклонилась, бедная, к воде напиться, ребенка напоить, освежиться и – о несчастье! – ребенок, что за спиной у ней привязан был, в реку упал.
Мать бросилась с воплем за ребенком, схватила его проворно дрожащими руками и рванулась к берегу, но, увы, не смогла выбраться. Женщина упала, поднялась, снова упала и снова поднялась, пытаясь выйти на берег.
Так она боролась с нежданной бедой, и незаметно течением отнесло ее к глубокому заливу. Песчаное дно уплывало из-под ног, и несчастная женщина начала погружаться в воду. Не в силах с бедой справиться, она кричала истово, на помощь звала. Но напрасны призывы в безлюдной пустыне!
В страхе и бессилии, женщина подняла ребенка высоко над головой, готовая, погибнув, ребенку не дать утонуть…
А вода неумолимо, как смерть, подступала ей к горлу… Жизнь ее кончена, еще один миг – и она захлебнется…
Сильна, известно, любовь матери к ребенку, но любовь к жизни оказалась сильней… Судорожным движением, не помня себя, опускает женщина ребенка вниз, себе под ноги. В безумном порыве встает на него ногами, поднявшись над водою на несколько вершков…
Но недолго удается ей продлить свою жизнь, мутные воды вскоре накрывают ее с головой.

1963

ПРЕЗРЕНИЕ К ЖИЗНИ

(Восточная притча)

Долгой и смиренной жизнью жил один пророк. И когда час его смерти наконец настал (и святые в этом мире не бессмертны!), Бог обратился к нему с такими словами:
– Ты жил набожно и честно, мой верный раб: усердно молился, пост соблюдал, чтил меня истинно, покорно, без гордыни в душе. Много добрых дел, содеянных тобой, записано в Небесной книге. Я доволен покорной твоей жизнью, мой верный раб, и в знак благодарности дарую тебе жизнь еще на долгие годы.
– Дозволь мне слово, о Великий, Всесильный и Единый! – павши ниц, взмолился пророк. – К чему мне жизнь, коль молодость и сила безвозвратно ушли?.. К чему мне жизнь, коль нет со мной друзей и дорогих мне людей?.. К чему мне жизнь, коль не приемлют люди проповеди, несущие веру в тебя, Великого и Единого?.. Жизнь мне уж в тягость, пошли мне смерть, о милосердный Владыка…

1964

ПОСЛЕДНИЙ СОВЕТ

Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?

Ф. Тютчев

О юноша невинноглазый, ищущий истину и праведный путь!
О юноша, просящий советы и ждущий мудрых наставлений!
Прими же и мой тебе совет, и пусть он последним в твоей жизни станет советом:
Не слушай наставников мудрых, ничьих не принимай советов. Никто твоих сомнений не сможет понять, никто твою душу не в силах прочесть.
Не доверяй свои думы мудрецам и наставникам, носи их в себе, и сам на них ответы ищи. А людские советы – что волны морские: или утонет в них корабль, или с пути собьется. Поверь мне: никто в этом зыбком мире не знает истину, никто тебе не укажет праведный путь. Будешь ты наивен в своих исканиях – люди над тобой зло посмеются, а будешь в своих мыслях разумным и сильным – лишь зависть ты найдешь в советах людей.
Так прими же, юноша, и мой последний совет:
Не слушай наставников мудрых, ничьих не принимай советов!

1964

***
Жить без любви – значит только существовать. Но жить одной только любовью – значит слишком бедно жить.

1964

СОВЕТЫ ЖЕНИХУ

Жениться решил юноша один. Но прежде чем сделать этот важный шаг, к мудрецу он пошел совета испросить.
– Скажи мне, посоветуй, о мудрец, – обратился он к старцу древнему. – Жениться я вздумал,
а вот не знаю, на ком… Скажи, мудрец, кому лучше доверить огонь в очаге своем, кого лучше всего нареченной своей назвать…
Молчал долго мудрец, молвил потом степенно:
– Попадется тебе золото, покупай, не раздумывая, сынок. Золото всегда в цене. Не найдешь золота, но подвернется серебро – бери его, сомнения всякие отбросив. Ну, а уж коль ни золота, ни серебра не посчастливилось тебе приобресть, берегись, остерегайся, сынок, коня порченого, узду потерявшего.
Думал юноша, думал, пытаясь проникнуть в смысл слов старца, – никак не смог.
– Ничего не понял я, о славный мудрец, – признался тогда юноша. – Растолкуй мне смысл своих слов.
– Золото – это сердце юной красавицы, славных родителей дочери, чистой, как падающая с неба снежинка, – ответствовал неспеша мудрец. – Серебро – это уже с дерева сорванный плод, сочный, без червоточины: статная вдова, познавшая тайны ласк и любовных утех, но волею судьбы лишенная их…
– Ну, а «порченый конь» – кто?
– Порченый конь – это тот же порченный, подгнивший фрукт, упавший раньше времени на землю, в пыль и грязь… Женщина, зачавшая ребенка на стороне. Сторонись таких, сколько сил есть, – такие бесславие способны на голову мужа принесть.

1964

БОЛЬ СЕРДЦА

Я любил эту милую девушку с черными глазами и станом гибким, как у горной косули.
Я любил ее! Любил безумно и страстно любовью чистой, как воздух в горах. Один лишь приветливый ее взгляд делал меня счастливым, и тягостным бывал мне день, в какой я не виделся с ней.
Я боготворил ее, клялся ей в верности, молил ее сказать мне святое это слово – ЛЮБОВЬ.
И сказала мне девушка:
– Я верю тебе, парень: любовь твоя чиста и благородна. Верю и клятвам твоим: знаю, ты из тех немногих, чье слово в согласии с душою живет… Но как мне быть, коль нет в моем сердце любви? Любовь ведь не милость: как подаяние нищему, ее не подают. Любовь, увы, не дар: в знак уважения не подносят ее…

1964

СОБАКА

(Древняя истина)

Собака ластилась, виляла хвостом, как верный раб, умоляюще юлила – кость у меня просила. Мне стало жаль ее, жалкую слугу, и я бросил ей обглоданную кость со стола.
Собака взвизгнула, довольная, и кинулась к подачке с яростью зверя, забыв про меня.
В тот же миг я понял ошибку: недалеко я бросил ей кость. И, мысля отогнать собаку подальше (противен завтрак в соседстве с тварью), тронул я ногою кость… И собака со злобой врага вонзила в меня острые зубы.
Так испытал я на себе древнюю истину: то, что отдано собаке, не вернуть никак обратно.

1964

НЕУТЕШНАЯ ТОСКА

Меня любила девушка, хорошая, добрая, красивая. Любила тихо и нежно, как любят только горские девушки.
Но что мог я сказать ей, когда она с мольбой и вожделением смотрела мне в глаза? Чем было мне, нелюбящему, ее горю помочь? Как можно полюбить только для того, чтобы сказать «люблю»?
Но мне ее, страдавшую, было до боли жаль: я рано познал горечь безответных чувств… (Ax, в любви тот больше страдает, чья любовь сильнее.)
– Будь моей! — сказал я однажды, готовый на жертву.
– Твоя… Твоя я, – ответила девушка, и крупные слезы лунным светом блеснули на бледном лице. – Твоя я… – сказала. – Только ты, любимый, я знаю, не мой, и любовь твоя, увы, не утешит меня… Любовь нелюбящего – она что глоток воды перед смертью: жажду утоляет, но не спасает.

1964

ОЖИДАНИЕ

Было уже все: и безответная любовь, и любовь нелюбимой. Но той любви, большой и горячей, и верной, как клятва мюрида, взаимной, с женщиной, любви, не знал я еще.
Я жду ее, ищу и жажду познать! Я жду ее – придет ли? – любовь любимой…
А вчера мне приятель сказал:
– Этой твоей, друг мой, большой-то любви может и не быть. Не всем она достается, большая любовь… Любовь – это находка, любовь – это клад: ее ищут все – мало кто находит. Лишь редкие счастливцы находят любовь. Бывает, всю жизнь ждут ее…

1963

КОРОВА

Весна настала, разукрасив благодатную природу. Свеж и душист на полях светло-радужный воздух, сытна на лугах зеленая трава…
Хозяйка измучилась, не в силах вывести на выпас корову, что зимовала в смрадном сарае, пожевывая увядшие стебли кукурузы. Корова не разумеет благодать весны – у стойла в темном, зловонном сарае топчется она…
Вспоминаю потерянные свои годы, когда с подлым человеком не хотел расстаться, и вижу упрямую корову у стойла в сарае…

1964

НЕУЕМНАЯ ЛЮБОВЬ

Угомонись, девушка! Уйми свою душу мятежную, укроти безумную любовь!.. Не радость, не счастье – лишь горе и беды познаешь в любви.
– Я люблю его!
Неразумен твой любимый. Он с жизнью не ладит, он жизни не служит. Изменить он норовит бег ее неудержимый. И у жизни, как у мачехи пасынок, живет он без ласки.
– Я люблю его!
Беден твой любимый. И урдýв он не заплатит, и подарков не справит. И в замужестве ждет тебя одна лишь нужда.
– Я люблю его!
Из рода он холопского, из семьи он нечтимой. И черной своей кровью очернит он кровь твою чистую.
– Я люблю его!
И с виду он непригож, и нравом неуживчив, и душу его сомнения терзают.
– Я люблю его!
Ссылка и каторга и жизнь в нужде надломили его силы. И теперь его мучает тяжкий недуг.
– Я люблю его!

1964

НЕ ПИШИ ЕЙ НЕЖНЫХ ПИСЕМ…

(Совет)

Не пиши ей нежных писем, доверчивый юноша!..
Не любит – голову тебе морочит женщина: ей лишь нежности нужны, ей обожание по душе, что ее окрыляет.
О, не пиши ей нежных писем, влюбленный юноша!..
Не верь ей: отвергнут будешь, поругана будет твоя чистая любовь, и письма твои свидетелями станут поруганной любви. Она их в пачки кладет, она их бережно хранит. Но это лишь прихоть лукавой женщины. Не в память о тебе, не в знак любви к тебе хранит она письма. Она в них себя лишь любит, она ими себя возвышает.
Не пиши ей – обманет, отвергнет, о беспечный юноша!.. Знаменит станешь – она будет хвастать тобою: «А он меня любил!» А будешь неизвестным – и вовсе не вспомнит тебя.
Не верь ей, не пиши ей нежных писем, о милый юноша!..

1964

ЦВЕТЫ

Белые, алые, розовые, оранжевые, светло-голубые цветы – помнишь? – стояли у нас в узорчатой фарфоровой вазе. Ярко сверкая, переливаясь огоньками, восхваляли они гордую нашу горскую любовь.
«Любите!» – возглашали белые цветы…
«Ликуйте!» – призывали алые…
«Радуйтесь!» – просили розовые…
«Верьте!» – умоляли оранжевые…
«Живите!» – пели нам светло-голубые…
Это я давал цветам сияние!
Это я обучал их гимны слагать!
Это я, я зажигал сердца наши любовью!..
Теперь же у нас – видишь? – увядшие, онемевшие, грязно-желтые цветы теснятся в глиняном горшке…
Это ты цветы иссушила!
Это ты речь у них отняла!
Это ты, ты испепелила жгучую нашу любовь!..

1964

ЖАЖДА

К тебе, к твоей любви я стремился всем существом своим, как жаждущий путник в пустыне песчаной к колодцу с водой…
Светло было чувство, которым я горел, подобно лицу того мальчика в ингушских селениях, что несет воду старцам благородным, плавно ступая, чтобы не выронить чашу из рук… Глотком одним я выпил чашу любви твоей – столь остра была жажда, томившая меня, слишком малой оказалась чаша, протянутая тобой…
Таким же мизерным бывает и воды глоток, каким раненого поят, – на время уймется душа, но жажда остается…
А мне то мнилось: тот, кто познает твою любовь, «спящую воду»* находит…

1964

* «Спящая вода». По ингушской мифологии богиня Хинана в полночь на какой-то миг засыпает, и в тот же момент все воды перестают течь. По поверью, желание, высказанное при этом, сбывается.

ТВОЯ ЛЮБОВЬ

Твоя любовь была мне счастьем, смыслом жизни, надеждой и верой…
Я нес ее бережно и нежно, как драгоценный сосуд хозяйка молодая; как мальчик воду несет старцам достойным, осторожно ступая, боясь ее расплескать; как заветные мысли, тайно от людей.
Твоя любовь была мне счастьем в своей неизведанности, в своей таинственности. К ней я стремился всем своим сердцем, всем существом своим, как к мечте детства, как путник в пустыне безводной к источнику влаги, как ссыльный к родине стремится.
Я жаждал увидеть, услышать ее, познать, почувствовать, испить ее до дна.
И что ж…
Чаша ли малой оказалась, велика ли была жажда – осушил я чашу твоей любви разом, не оставив ни капли.
И не было в ней ни святости детской мечты, ни сладости воды в пустыне, ни радости свидания с родиной после долгой разлуки. Была лишь обыденность воздуха, которым дышим, заурядностью платья, которое носим. И ни радости, ни горечи даже заметной не было…
…Твоя любовь была мне счастьем, смыслом жизни, надеждой и верой, пока она была мне тайной. Познал ее – и чаяния души без следа исчезли.

1963

ШУТКА

О, как сильно, как нежно, как верно она его любила!..
«Мой ненаглядный, мой любимый!» – обнимала утром.
«Ты – моя жизнь, счастье мое!» – целовала вечером.
И днем его ласкала, и ночью миловала. С любовью провожала, с любовью встречала. Страстностью смиряла, преданностью покоряла. Хвалила, возносила, лелеяла, холила… Любовь, любовь, любовь… Уходя или приходя – любовь, ложась и вставая – любовь. Без меры, без перерыва льющаяся любовь…
Но вот однажды тот, кого она любила так сильно, так нежно, так верно, сказал ей в сердцах: «А я тебя не люблю!» – и разбил неуемную любовь…

1964

ГОРДАЯ ГОРЯНКА

Напрасно ты преследуешь меня, сладкоречивыми признаниями смущая, – слова твои горячие лишь слуха достигают, но не сердца моего.
Напрасно ты изводишь себя, любовь мою выпрашивая как подаяние, – знай, не с тобой утешится душа горянки гордой…
Моя любовь – не милостыня для просящего и не дар для достойного, а клад потаенный, что находит лишь тот, кому он судьбой предназначен…
Подобно Казбеку в горах Кавказа, красотой и мужеством, и благородством редким отмечен среди мужчин мой любимый, клад отыскавший…

1964

СТРАННОСТИ ЛЮБВИ

Чем меньше женщину мы любим
Тем легче нравимся мы ей

А.С. Пушкин

I
Я верил в любовь, я верил в тебя! К тебе я тянулся неудержимо, безумно, всей страстью души, полюбившей впервые,
Как пылкий Меджнун
к прекрасной Лейле,
Как безнадежно больной
к редкому снадобью,
Как цветок нерасцветший
тянется к солнцу.
А люди мне говорили странные слова:
– Не будь нежен к любимой, коль хочешь любви. Женщины не любят любящих, нелюбящих любят женщины.
– Неправда, люди! – говорил я в ответ. – Не суровость, не презрение – лишь любовь рождает в женщине любовь. Кто хочет быть любимым, тот должен любить!

II
И что же?
Я верил в любовь – и любовь моя осталась непринятой тобою. Я верил в тебя – и вера моя была поругана тобою.
А тот, кто встречал тебя любезною злобой, искусной игрой скрывая презрение, взял твою любовь. Тот, каких тысяча не смогли бы равняться со мною в любви, взял твою любовь.
И я понял суровую странность любви. И теперь я сам, как заклинание, твержу влюбленным странные слова:
– Не будь нежен к любимой, коль хочешь любви. Женщины не любят любящих, нелюбящих любят женщины.

1964

НЕУТОЛЕННАЯ ЛЮБОВЬ

Я не жалел себя в любви, я щедро себя женщинам дарил…
Многих я женщин истинно любил, и каждую любил я особой любовью. Многие меня женщины влекли, и в каждой находил я особую страсть.
Одна меня умом своим гибким пленяла, другая красотою редкой покоряла, а третья нравом своим, добрым и кротким, брала мое сердце.
Одна мне бывала нежным телом мила, у другой я красивую душу любил.
Эта горела, не сгорая, пылкою страстью, а та, как жены султана, была мне верна и послушна. Любил я и светскую даму, очарованный изяществом манер. Любил я и девушек из горных аулов, плененный чистотою и свежестью наивной.
И старую деву, забытую всеми, спасая от увядания, – и ее позднее цветенье радовало меня. И перед юной душой открывал я любовь, как тайны неведомого мира, – и блаженствовал, одаренный первыми ласками первой любви.
Моя любовь вновь возрождала и тех, кто утратил священную веру в любовь. Моя любовь новой, неизведанной была и тем, кто любовью пресытился…
Я не жалел себя в любви, я щедро себя женщинам дарил…
Я был неистощим, неисчерпаем в любви. Случалось: с одной я прощался, упиваясь ласками, другую я целовал в страстном письме, а к третьей шел на свидание. Я мечтал и жаждал найти себе друга и жену – и страсть свою утолить, и душу успокоить, а обретал я одну лишь горькую тоску по любви… И снова я в бесплодных поисках метался…
Я не жалел себя в любви, я щедро себя женщинам дарил… И всем моим возлюбленным счастьем была моя страсть…
Лишь сам я неутоленным в любви оставался.

1964

ПОТЕРЯ

Ларисе К.

Девочка плачет: Сашу потеряла… Утешьте ее, люди, утрите ей слезы.
Плачет, не унимается, о потере горюет. Снимок потеряла, Сашин подарок. А на снимке были грозные слова: «Потеряешь фото – потеряешь меня!»
Как быть ей теперь: фотографии нет, а с нею вместе – страшно подумать! – и Саши не будет. Неужто не будет? Неужто не будет у ней того, кто шепнул ей, как поэт, на школьном вечере: «А хочешь, луну тебе и звезды подарю?»
«Спасибо, не луну мне, не звезды – себя подари!»
«Меня? Пожалуйста!» – И дал ей снимок с надписью грозной: «Потеряешь фото – потеряешь меня!»
Теперь она плачет: Сашу потеряла… Утешьте ее, люди, утрите ей слезы.

1964

ЛЮБОВЬ АСКЕТА

(Разговор)

Извечно волнует нас в женщинах красота, а он, красивый и стройный, нескладными пленялся. Он был с ними любезен и заботлив, как с принцессами галантный кавалер.
Меня эта странная его прихоть всегда удивляла. Я спросил его, надеясь постигнуть смысл его страсти:
– Отчего ты красивых не любишь?
– Не люблю, чтоб не ВЛЮБИТЬСЯ, – услышал я в ответ.
– И тех, что были тебе близки, ты ласкал без любви?
– Ласки и без любви бывают, без ласк бывает и любовь.
– А непригожие разве не рождают любовь?
– Лишь красивые трогают мое сердце, непригожим же мое сердце не подвластно.
– Так перед совестью, должно быть, ты держишь ответ? Ведь ты своих подруг нежностью лживой обольщаешь.
– Ни одну я – клянусь! – из женщин не обманул любовью, хоть и, признаться, ни одной я не остался верен.
– Отчего же ты, скажи мне, любви бережешься?
– Что проку в любви, коль на время, как и все нам в жизни, дается она?
– А по мне, наслаждайся счастьем — и не думай о конце!
– Но любовь, лишь пока новизною нас радует, несет с собой счастье… Тихо и бесследно гаснет любовь – и человеку снова печаль остается… А случится – поруганная изменой любовь неизлечимой раной ранит его сердце.

1964

ЛЮБОВЬ, КАК РУКОПИСЬ

Я грустил и страдал, до боли сокрушался о потерянной любви. Девушка, красивая и нежная, стройная, как тополь юный, разлюбила меня.
Сказала: другой ей юноша безумно мил, другой уж пленил ее пылкое сердце. Сказала: не трогает ее больше сладость моих слов, не греет ее душу тепло моей страсти.
Я грустил и страдал, тяжело переживал я потерю: в первый раз я любил, в первый раз познал я измену.
Я поведал другу о своей печали, и друг мне сказал с легкостью завидной:
– Брось ты горевать, дружок, успокойся. Не думай, что лишь однажды нам дано насладиться любовью… Когда у тебя не выходит статья или повесть, ты откладываешь рукопись, за новую берешься. Так любовь, мой друг, та же рукопись: не удалась одна – другую начинай.

1964

ПИСЬМО К Р.Ш.

Не надо, милая, мести и злобы, не надо ответных обид. Ведь любовь не драка, чтоб на удар отвечать ударом.
Я знаю – и в этом я каюсь и казнюсь, – что был тебе неверен, упрекал и обижал подозреньем напрасным, обольщал тебя лживою любовью. Но а ты – не поверю! – неужто хочешь равняться со мною в дурном?
Ты не местью, милая, наряжай любовь, чтоб с высоты она оземь не рухнула змеей. Ты дай ей, любви, два крыла всесильных: доброту и прощенье вины – она вспорхнет и полетит птицей вольной и счастливой.
Так будь же, как прежде, милосердна и добра: прости меня и люби, и не надо мести и злобы, не надо ответных обид.

1964

РОВЕСНИКУ

Астрея говорит, что каждый светлый миг
Мы искупить должны ценою покаянья;
Кто алтаря любви блаженствуя достиг,
Познает грусть любви последнего прощанья.

Байрон

О мой ровесник, мечтатель наивный! Ты доволен участью, счастлив и спокоен. Ты любишь, ты любим, ты пленен, ты обласкан любовью, ты пьешь этот сладкий нектар.
Любовь тебе наслаждений безмерно дает, любовь тебя щедрыми ласками балует и нежит.
И мнится тебе – доверчиво душе: это жизнь тебе свои блага дарит, и вечно твое блаженство. Друзья тебе завидуют и жаждут любви и наслаждений, чтоб в счастье сравняться с тобой. А
я тебя жалею, о мой ровесник, мечтатель наивный. Я жил, я страдал, я познал суровость и коварство жизни.
Не обманывайся, остепенись вовремя. Настанет час – и узнаешь, что ничего нам жизнь даром не дает. За все, за все, что изведал – за улыбку, за радость, за объятье и поцелуй, за каждый сладостный миг, – заплатишь сполна. Страданиями, муками, лишениями заплатишь ты жизни. И поймешь ты тогда – но поздно! – что в жизни благодеяние – долг, подарок – долг, любовная ласка – долг, частица счастья – долг.
Мы у жизни вечно в долгу. Каждый из нас должен ей столько, сколько смог он взять себе благ. Кто много берет, тот многим и поплатится.
И еще запомни: наслаждения и радость незаметно пройдут, а печаль тебе душу изъест…

1964

Рисунки Магомеда Кариева

 

Источник